Состояние, проблематики и кругозор изучения современной русской женской литературы – Интервью у М.В. Михайловой

Слова от редакции:

Михайлова Мария Викторовна родилась в 1946 году, в 1996 году получила науную степень доктора филологических наук, в 2014 году стала заслуженным профессором МГУ имени М.В. Ломоносова. Она много лет занимается исследованием русской литературой. Автор более 600 научных и публицистических работ. Основная сфера интересов: история русской литературы, драматургии и критики конца XIX — первой трети XX века, творчество забытых и «второстепенных» писателей этого времени, женская литература ХХ и начала ХХI века, гендерные исследования, и др. 2024-2025 годы являются перекрестными годами культур Китая и России. Для способствования обменов и сотрудничества между ученными двух стран главный редактор научного журнала «Русская литература и искусство» профессор Лю Цзюань взяла интервью у М. В. Михайловой.

Вы занимаетесь русской женской литературой более 30 лет и достигли больших успехов. Почему вы выбрали это направление после защиты кандидатской диссертации? Какие проблемы были в изучении женской литературы в то время? И какая была актуальность ее изучения? Что дает вам общение с женскими текстами?

В 1969 г. я закончила филологический факультет МГУ с отличием. В то время я не слышала слово «феминизм», но мне всегда казалось положение женщины изначально очень травматичным. Это подсказывал мне мой жизненный опыт, наблюдения за жизнью, хотя в моей семье женщины, несмотря на сложные перипетии судеб, сумели себя осуществить. Бабушка возглавляла одну из известнейших библиотек в Москве – библиотеку имени А.П. Чехова, мама была директором сначала районной библиотеки, а потом заместителем директора знаменитой Некрасовки. И это несмотря на то, что в их биографии имелись те «пятна», которые советскую эпоху долгое время считались в позором. Но в то же время советская власть действительно порой давала женщине возможность реализоваться. Кроме того, в связи с библиотечной специальностью родных, меня всегда окружали книги. Эти два обстоятельства: женское окружение и книги – во многом определили мой интерес к творчеству писательниц. Я открывала для себя и советских писательниц (Вера Кетлинская, Ванда Василевская, Галина Николаева) и зарубежных (Эльза Триоле, Франсуаза Саган, Памела Хенсфорд Джонсон).

Но впрямую занялась женской темой и женским творчеством уже после окончания филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова. Моя дипломная работа была посвящена творчеству И.А. Бунина – и это дало мне возможность осветить тему любви в его произведениях, что в свою очередь подтолкнуло к размышлениям о природе бунинских героинь. Однако защищала кандидатскую диссертацию я по истории литературной критики Серебряного века.

После защиты кандидатской диссертации я начала преподавать на филфаке МГУ. И тут обнаружила, что в истории русской литературы практически нет женских имен. Они катастрофически отсутствуют. В XIX веке не упоминается никто, только у зарубежников звучит имя Жорж Санд. А в литературе рубежа XIX - XX веков присутствуют только два имени: Это Ахматова и Цветаева, причем и они в семидесятые годы, когда я начала читать соответствующий курс, по идеологическим соображениям не очень часто упоминались. Фамилию же Гиппиус нельзя было и произнести. Попутно замечу, что и сейчас, спустя почти 60 лет, программа филфака не слишком обогатилась за счет женских имен. Они все же все проходят «фоном».

Укреплению моего интереса к женскому проявлению в литературе очень помогли мои занятия критикой. Во-первых, я увидела, как много женщин на рубеже XIX и XX веков оказались задействованы в русской культуре. Выяснилось, что практически вся западноевропейская проза переводилась женщинами. Активно начали  они функционировать в журналистике. Но появились и женщины-критики. И вот тогда я открыла для себя одного очень интересного критика, женщину, о которой вообще никто не упоминает, хотя она внесла огромный вклад в определение такого интереснейшего направления в русской литературе Серебряного века, как неореализм, вобравший в себя все модернистские новации, но не потерявший связи с реалистическим фундаментом. Это Елена Александровна Колтоновская (1870-1952). Но главное: она первая прицельно занялась изучением женского творчества, издала сборник «Женские силуэты» (1812), куда включила свои статьи о писательницах, актрисах, женщинах, проявивших себя в иных областях, и открыла этот сборник вступительной статьей «Женское», в которой попыталась выявить своеобразие интерпретации женщинами тем, мотивов, жизненных явлений. Она не пришла к каким-то радикальным выводам, во многом находилась под влиянием модного тогда философа Отто Вейнингера, который не просто недооценивал женского творчества, но прямо заявлял, что женщина души не имеет и не способна к духовной работе. Но конкретные наблюдения Колтоновской и ее замечания, по сути, служили опровержением прозвучавших в начале ХХ века этих мизогинистских идей. Кроме этого, она попыталась проследить, какими выглядят женщины под пером мужчины, и выяснила, что часто писатели руководствуются своими представлениями о том, каким женщинам следует быть… Но едва ли не более грустным оказалось не только замалчивание ее вклада в филологическую науку, но и то, что в советское время она вообще оказалась не востребована литературным сообществом, жила в какой-то захудалой деревне на Украине, и никто не знает, где она похоронена и что стало с ее архивом, несомненно, интересным…

Вот эта несправедливость (сегодня она исправлена: я с моею коллегой Марией Нестеренко издала в 2020 г.книгу ее статей из различных изданий, куда вошли и «Женские силуэты», и ее не публиковавшиеся воспоминания) заставила меня пристально присмотреться к тому, что делали русские писательницы. Статьи Колтоновскеой послужили для меня своеобразным ориентиром. Но и я сама уже все больше узнавала о женской литературе начала ХХ века. И мой интерес поддерживался тою обстановкой, которая сложилась в общественном сознании в 90-е годы. Стали известны работы западных авторов о феминисткой критике. Группа единомышленниц создала объединение «Преображение» и стала выпускать одноименный русский феминистский альманах (всего вышло 6 номеров), представляющих неоспоримую ценность как факт времени, но и приближение к созданию новой истории литературы, куда будут вписаны и женские имена. Все чаще стали появляться работы, где имели место понятия «женский текст», «женский голос», «женский дискурс». Американские коллеги начали работу над Dictionary of Russian Women Writers (1994) и предложили мне написать для него несколько статей. До сего времени это издание является ценнейшим для исследователей и полнейшим по составу. Могу только посожалеть, что в России до сих пор не создано ничего подобного. Реальным достижением этого пеприода моей деятельности стала защита первой (!) в России кандидатской диссертации, в которой был применен гендерный подход (Ровенская Т.А. Женская проза конца 80-х — начала 90-х годов. Проблематика, ментальность, идентификация, 2001).

В принципе я считала бы для меня на сегодняшний день важнейшей задачей написать хотя бы сколько-нибудь представительную историю женской литературы Серебряного века на основании тех работ (а их у меня около 200), которые я уже опубликовала. Но в любом случае, даже если я и не осуществлю задуманное, могу сказать, что общение с женскими текстами помогает личностному формированию, а для исследователя открывает возможность взглянуть на привычное под новым углом зрения. Честно признаюсь, та моя эмоциональность, которая вынудила меня покинуть медицину, которую я первоначально избрала своей профессией (я закончила медицинское училище) и которая привела меня в филологию, здесь востребована. Особенно близки мне женский эго-документы – дневники и воспоминания. 

В России произведения, написанные женщинами, существовали и раньше Серебряного века и на них давались отклики в печати. В долгие годы развития у русской женской литературы сложилась своя традиция, на которую мало обращали внимание. Но это не отрицает ее существованию. Вы являетесь одним из первых специалистов в России, которые занимались изучением русской женской литературы этого времени. На ваш взгляд, существует ли русская традиция женского творчества? Если есть, как она отражается в разных стилях? 

Многие исследователи обращают внимание в основном на преемственность по линии «мужской» литературной традиции, игнорируя или не считаясь с фактом, что в России существовала и женская литературная традиция, и женщины тоже стремились передать наработанное ими.. Характерная для истории и русской, и мировой литературы гендерная асимметрия долгое время приводила к игнорированию произведений, созданных женщинами. Гендерные предубеждения мешали осмыслить вклад женщин в литературную жизнь. На примере Зинаиды Волконской и ее салона Франк Гёпферт замечает, что такой вклад оценивался неадекватно потому, что он осуществлялся в иных формах, чем те, которые были привычными для литературы (1).

Однако следует заметить, что традиция женской литературы не воспроизводится непрерывно: женщины выходят на «сцену» только во времена культурных сломов и пересмотра канона, когда «маргинальные с точки зрения старого канона элементы начинают вторгаться в отлаженный литературный процесс» (2). По отношению к прерывистой и фрагментарной истории женской литературы выдвинута «модель забвения» (3), которая доказывает, что «преемственная связь» между писательницами разных поколений осуществляется преимущественно в таких формах письма, как лирика и автобиография. То есть наиболее значима женская литературная традиция, безусловно, в лирике, доказательства чего приводятся мною и моею ученицей Цзоу Лувэй в недавно опубликованной нами книге «Женская линия в русской поэзии: до и после А.А. Ахматовой» (2022). С автобиографическими жанрами дело обстоит сложнее, т. к. первой значимой публикацией женского дневника стал прогремевший на всю Европу «Дневник» Марии Башкирцевой, потрясший публику своею откровенностью. Но после его публикации уже практически все женщины так или иначе начали ориентироваться на него, внимательно прислушиваясь к собственным желанием и побуждениям. Вернее, эти скрываемые чувства получили как бы легитимизацию. Однако «наедине с собою» они так или иначе вырабатывали собственный язык для описания своих чувств и ощущений.

Но и относительно прозы, хотя не всегда можно доказать прямое влияние писательниц друг на друга, преемственность можно обнаружить в темах, героях, образах.

1.        см.: Göpfert Frank. Dichterinnen und Schriftstellerinnen in Russland von der Mitte des 18. bis zum Beginn des 20. Jahrhunderts: Eine Problemskizze. München, 1992. S. 64.

2.        См.: Савкина И. Кто и как пишет историю русской женской литературы? // Новое литературное обозрение. 1997. № 24. С 359–372.

3.                 См.: Kelly Catriona. A History of Russian Women’s Writing 1820–1992. Oxford, 1998. P. 9. 

Существуют понятия «женской текст», «женский дискурс», «женский голос» и «женское письмо». Как вы рассматриваете эти понятия? В исследовании вы часто уделяете внимание сопоставлению женских текстов и мужких текстов, сможете ли вы поделиться опытом в анализе женских текстов? Какая тенденция развития у русской женской литературы в последние 20 лет по вашей точке зрения? Сможете ли вы рассказать о двух влиятельных писательнице и женщине-драматурге последних годов?

Это все очень условные и демагогические определения и рассуждения. Существует американская традиция, которая опирается на «женский опыт», и французская, которая разрабатывает «женское письмо», причем в ареал «женского письма» по выдвинутым критериям попадают и мужчины (Андрей Белый, Пруст, В. Розанов).

Эти разграничения каждый ученый во многом понимает и преподносит по-своему. Многое для понимания сделала Ирина Савкина, которую я считаю крупнейшим исследователем женского поля литературы. В ее сборнике «Пути, перепутья и тупики женской литературы» (2023) есть ответы на эти вопросы. 

Меня же в свою очередь занимает деконструкция текста, я пытаюсь выявить то, что женщина пытается скрыть, подчас и от самой себя. Так, в «Грасском дневнике» Г.Н. Кузнецовой на поверхности – восторги и славословия потрясающему бунинскому дару, преклонение перед учителем. А в подтексте – авторские муки, отторжение от Бунина, наконец даже неприятие его уроков столь сильное, что ослабевает желание заниматься творчеством (думается, решение покинуть Бунина и связать свою судьбу с женщиной было также своеобразной местью ему). То же происходило и с Л.Д. Зиновьевой-Аннибал. В жизни – великая, неколебимая любовь к мужу, поэту Вяч. Иванову, а в творчестве отказ от его владычества, вызов его жизненным практикам.

Однако сейчас я, кажется, «напала» на еще более интересную тему. Это влияние женской литературы на «мужское письмо».

Продолжая изучение Бунина, я все больше и больше убеждаюсь, что он очень внимательно читал произведения современниц. И создавая свои шедевры (в частности, «Легкое дыхание»), так или иначе отталкивался от тех открытий, которые женщинами были сделаны почти бессознательно, мимоходом, остались неразработанными и неупроченными (я имею в виду особую чувствительность женщин к эротической составляющей жизни, в чем они явно опередили мужчин, их описания телесности и пр.). Думаю, что далеко неслучайно в поздней новелле «Генрих» он вспоминает писательницу, появившуюся в литературе под псевдонимом Макс Ли (на самом деле это была Ольга Хренникова, с которой в начале 90-х его кратковременно связали близкие отношения), а за «Жизнь Арсеньева» он принимается «в пику» Галине Кузнецовой, которая написала роман «Пролог» о девичьей юности…

Относительно тенденций в женской прозе последних 20 лет могу заметить огромную активизацию женских усилий в литературной области. Все больше женских имен на страницах журналов, все больше их в шотлистах разнообразных премий и конкурсов (хотя мужчины все равно опережали их по всем статьям). Выдвинулись на первый план фигуры, которые отчетливо заявляют о своей «женской позиции», продвигают именно женские тексты, не соглашаясь с правомерностью деления литературы на «хорошую» и «плохую». Здесь надо назвать Оксану Васякину, ставшую заметным явлением в русской литературе последнего времени. Ее трилогия «Рана», «Степь», «Роза» потребуют глубокого осмысления. Кроме того, она переиздает со своими предисловиями женские тексты предшествующего времени. Она сумела доказать значимость наследия писательницы-эмигрантки Екатерины Бакуниной «Тело», к которой относились все же предвзято… Васякина рассматривает это эпатажное повествование в широком контексте, сопоставляя и с «Ночными дорогами» Газданова, и с философией пола Л.Н .Толстого. Еще более интересно вписывание бакунинского текста в жанровую природу автофикшна, демонстрация автором возможностей через быт поведать об уникальном постижении закономерностей женской жизни. Конечно, обращение Васякиной к прозе Бакуниной служит подтверждением готового сорваться с языка тезиса, что «новая искренность» не столь уж нова и уже была предложена в женской прозе почти 100 лет назад.

Мне больше интересна современная женская драматургия и женщины – театральные и кинорежиссеры. Из драматургов сегодняшнего дня я выделяю Елену Исаеву (о ней сейчас пишет диссертацию моя китайская аспирантка Син Вэй). У нее есть прекрасная пьеса «Юдифь» на библейский сюжет: представительница еврейского народа ради освобождения своей родины пробирается в лагерь врага и отсекает предводителю войска Олоферну голову.

И очень интересно было сравнить ее интерпретацию с тем, как этот образ раскрывался в пьесах драматургов-мужчин, а именно: Николая Недоброво и Фридриха Геббеля. Исаева значительно усиливает трагедийность ситуации, показывая, что двоих врагов начинает объединять любовь. И ее Юдифь так никогда и не оправится от содеянного, т.к., совершив благородный с точки зрения родовой морали поступок, она разрушила свою жизнь, оставшись одинокой и нелюбимой.

Изучение женской литературы, конечно, не может быть без спорных феминологии и гендерного подхода. Как вы рассматриваете гендерную точку зрения и гендерный подход для изучения женской литературы?

Действительно, главный вопрос, который возникает, когда вы обращаетесь к изучению женской литературы, имеет ли она свой особый язык, или, пользуясь мужским языком, пытается сказать о своем, женском опыте. Насколько это убедительно — не могу ответить определенно. Если вам дать текст без имени автора — вы никогда не сумеете определить, кто его написал — мужчина или женщина. В этом вся загвоздка. Поэтому выводы всегда будут проблематичны. Когда-то я была в жюри Международного конкурса на лучший женский рассказ, по итогам которого был выпущен сборник «Чего хочет женщина…» (1993). Присылали нам тексты под девизами. Так чего мы боялись больше всего? То, что какой-то мужчина сыграет с нами злую шутку: пришлет текст, мы его наградим, а потом окажется, что автор – отнюдь не женщина. Слава богу – этого не произошло. Но наши опасения отражают суть проблемы… Используя гендерный подход, мы можем ответить на вопрос о социальной роли, которую вынуждена играть или хочет, о символической трактовке женственности, какою она видится мужчинам. Не более. Не надо преувеличивать возможности подобной методологии, хотя она действительно помогает увидеть движение по направлению к самореализации, обретению идентичности.

Для меня ценен женский неповторимый опыт и женский взгляд. Вот у меня сейчас спор с очень умной гендеристкой Ириной Савкиной, о которой я говорила выше. Я убеждена, что мужчина может передавать женские эротические ощущения (привожу в пример «Жизнь Клима Самгина» М. Горького, где отношения Клима и Любови Варавки описаны предельно откровенно), а она считает, что это просто абсолютно не похоже на истину и не может вспомнить ни одного примера из мужской прозы, с точностью воспроизводящего эту сферу. Но в то же время Екатерина Бакунина очень высокопарно и как-то весьма приблизительно описывает близость двоих, прибегая к эвфемизмам. Возможно, это происходит потому, что русский язык не предназначен для подобного рода описаний, стремление к радикальной правдивости разрушает сам язык. А возможно, следует еще раз более тщательно проанализировать эти страницы романа «Тело» и посмотреть, изменилось ли что-то применительно к настоящему моменту. Мне вообще кажется очень важным сопоставление с мужскими текстами, хотя в последнее время эти различия начинают смазываться, т.к. женщина приобрела совсем новый социальный опыт, ее телесность стала не физиологичной, а политизированной. Эпоха метамодернизма оказывает свое воздействие и на феминистские концепции.

Однако с грустью надо отметить, что в связи с последними политическими событиями в России начинают с подозрением относиться и к женской литературе, и к методологии ее изучения. Слово «гендер» стало чуть ли не ругательным. Однако еще недавно были вполне приемлемы и феминология, и гендеристика, т.е. рассмотрение текстов с точки зрения символико-культурной роли пола – ведь каждая общественная формация вменяет мужчине и женщине определенный набор обязанностей. Это легче проделать в области истории и социологии и труднее в литературе, где эстетический критерий все же полностью отменить нельзя. Важно также изучение женской литературы с точки зрения женского опыта и психофизического восприятия, отличающего женскую ментальность от мужской (границы установить очень непросто, но все же нащупать возможно). Все это я продолжаю изучать и преподавать в специальном курсе для магистров, который читается мною, а теперь и моей ученицей Анастасией Назаровой на филологическом факультете уже почти 10 лет. Отдельно о «женской драматургии» я говорю и в курсе по истории театра и театральным концепциям Серебряного века. Там же есть лекция о великих актрисах того времени – Вере Комиссаржевской, Марии Ермоловой, Марии Андреевой и др.

Сейчас, к сожалению, происходит «откат» к традиционным ценностям. Гендеристика оказывается нежелательной. О западных теориях вообще стало опасно говорить. Так что, думаю, впереди непростые годы, когда изучение женской литературы будет не так востребовано, как раньше, а гендерный подход окажется нежелательным, что происходит во многом потому, что слово гендер воспринимается как нечто, связанное с полом, сексом в то время, как это всего лишь то обозначение некоей символической роли, которую мужчины или женщины играют в социо-культурной реальности. И при этом эти роли могут и меняться…. Но пока будем держаться. 

Женскую литературу изучают в областях литературоведения, лингвистике, нарратологии и других. Как вы думаете, что в русской женской литературе изучается не достаточно? В чем заключается актуальность русской женской литературе в контексте последних условий?

Практически не изучена женская проза советского времени, хотя, конечно, тогда и помыслить не могли о подобном обозначении. И надо смотреть подтексты и идеологические обстоятельства, если идет речь о русской женской литературе советского времени. Я не придерживаюсь крайних взглядов, не приветствую радикальный феминизм. Но если феминистские идеи были значимы для писательницы, пусть даже подспудно, – об этом надо говорить. Кроме того, следует сделать упор на поэтику: именно женская чувствительность должна быть проанализирована. Так, очень интересным является наследование импульсов Серебряного века советской писательницей Любовью Копыловой (1885-1936), которая начинала как «подахматовка», т.е. попала в сферу притяжения Ахматовой. У нее есть роман «Одеяло из лоскутьев» (1934), где под довольно прозрачными именами  действуют представители символизма. Он скоро с моей подачи сейчас будет издан в Китае в переводе на китайский. Но самое интересное в нем «борьба» ментальностей: девушки из рабочей среды, вкусившей запретного плода модернизма, и советской женщины, готовой всю себя отдать строительству новой жизни.

Думаю, что сейчас довольно интересно изучать те новые явления в поэзии, которая наиболее быстро реагирует на происходящее. Война, смерть, нравственность в экзистенциальных условиях стали не отвлеченными понятиями, а нашей ежедневностью. Поэзия откликается наиболее интенсивно. С одной стороны, Анна Долгарева, Мария Ватутина, а с другой — Вера Павлова и пр. Как тут проявляется «женское»? И есть ли оно в этих условиях? Мне кажется, что сейчас в связи с вынужденной эмиграцией и отъездом писательниц в другие страны возникнет новая интонации – не ностальгия по утерянной родине, что было характерно для прошлых отъездов, а радость прощания с нею. Какое слово в этом контексте произнесут женщины? А в качестве предыстории я бы назвала живущую больше 30 лет в Финляндии Людмилу Коль, которая точно пыталась отрефлексировать это особое состояние: «женщина на чужбине». В ее багаже есть просто отличные произведения, рассказывающие именно о женщинах. Это и сборник рассказов «Женщины» (2003), и повесть «Аня, Киска, Неливанна», где анализируются именно возрастные изменения, что позволяет задуматься о том, можем ли мы о «женском» говорить обобщенно… Ведь старая женщина вроде бы теряет многое, что женщине атрибутируется, но при этом может приобретать в обществе весомость, которую прежде не имела.

Вообще крайне интересно, как женщины смогут проявить себя в условиях вынужденной эмиграции. Я недавно издала два потрясающих романа представительницы первой волны эмиграции Марии Веги (настоящая фамилия Мария Волынцева), ее дилогию «Бронзовые часы» и «Бродячий ангел» (2022). По ним видно, как в эмиграции функционирует «петербургский текст» (она родом из Петербурга), как неожиданно всплывают акмеистические приемы и интонации (возникает чудесная вязь из ощущений, звуков, прикосновений, узоров и пр.), как переплавляется вымысел и документальность. И опять-таки через историю семьи прочитывается как передача эстафеты поколений из женских рук в женские.

Еще недавно актуальным было выяснение, как женщине сочетать набор исконно женских обязанностей (быт, ведение хозяйства, воспитание детей) с участием в общественной жизнью, обретением субъектности, установлением идентичности. Об этом писало большинство писательниц (но это затрагивалось и мужчинами). В связи с этим возникал конфликт «жена/муж», «матери/дочери». Теперь начинают раздаваться голоса в пользу возвращения к исконной «женственности», православной традиции, женщин уговаривают больше рожать. Видимо, это так или иначе скажется в современной прозе.

Но опять-таки в связи с событиями последнего времени актуализируется вопрос об отношении женщин к насилию, пониманию ими патриотического долга, способность к критическому восприятию окружающего мира. Здесь, конечно, важно будет проследить конфликт либеральной ментальности и тех, кого именуют истинно русскими патриотами. 

В Китае изучают творчество Т.Толстой, Л.Улицкой, Л.Петрушевской, В.Токаревой, Д. Рубиной, Г.Яхиной, О. Славниковой. Этот список, конечно, имеет ограниченность. Как нужно расширить этот список? По-вашему, какие писатели являются недостаточно изучаемыми в России?

К сожалению, этот набор имен буквально «перетекает» из статьи в статью, из диссертации в диссертацию. Это сужает поле исследования. Надо расширять круг имен. Вы сможете обратить внимание на серию книг, которые выпускаются под редакцией Надежды Ажгихиной и Светланы Василенко: «Новости женского рода», «Дочки-матери», «Девочка на шаре, или Письма из детства» и др.

Присуждение премии «Новые амазонки», произошедшее уже во второй раз, тоже о многом говорят. В свое время была и серия «Женский почерк», где издавались писательницы, имена которых были на слуху. Отнюдь не все писательницы 80-х-2000-х годов хорошо изучены. Это и Марина Палей, и Нина Горланова, и Ирина Полянская. Совсем забыта прекрасная Ольга Татаринова. Я бы сюда еще добавила имя Нины Габриэлян, которая является и серьезным культурологом и профессиональным критиком. Для Нины Габриэлян самые главные открытия совершались в области проникновения в глубины женской психологии, она интересно работала всегда с пространством, умела примерять различные маски. К сожалению, Нина Габриэлян сейчас ушла из литературы и стала художницей.

О современных писательницах я пишу выборочно, о тех, чьи произведения затронут какие-то струны в моей душе. У меня не создалось панорамы современной женской литературы, т.к. создание концепции предполагает погруженность и начитанность.

Но могу указать на некоторые имена, которые, как мне кажутся, недостаточно освоены критикой и литературоведением (некоторые писательницы трудятся в литературе уже более 30 лет). Я бы призвала обратить внимание на творчество Рады Полищук, произведения которой с моей подачи сейчас переведены на китайский и опубликованы в журнале. Для этой писательницы характерно обращение к еврейской теме, что связано с ее национальностью. Вот это сочетание этноса и социума — важны. И это придает ее повествованиям особый колорит (о котором, кстати, почти не знают китайские филологи, которые не занимаются еврейской литературой на русском языке). Но я бы отметила другое: ее виртуозное обращение со временем. Как я написала в своей рецензии на сборник ее рассказов «Конец прошедшего времени»: Прошлое не уходит, оно постоянно с тобой, но сегодня оно ключ к событиям, которые некогда сформировали тебя. Поэтому, обращаясь к прошедшему времени, ты стараешься понять, что же сделало тебя такою, какова ты есть сейчас. Вот эту сращенность, взаимопроникновение и неделимость и старается воспроизвести в своей прозе Рада Полищук, что нередко определяет ритмический рисунок ее повествования. Одновременно важнейшим мотивом писательницы становится расставание с прошлым, которое необходимо отбросить, чтобы продолжать жить. Но расставание с прошлым не есть расставание со временем. Ты можешь расстаться с собою той, какою ты была некогда, сейчас ты, несомненно, другая, но то время проросло в тебя, дает о себе знать ˗ толчками, всплеском, громовым ударом посреди мирно текущей жизни…» (Время не властно…Дружба народов. 2020. №. 6. С. 253-257.) И вот за счет разворачивающегося в прошлое времени самая обыденная, ничем не примечательная жизнь становится емкой, глубокой, насыщенной, потому что с прошедшим человек может обращаться вольно. В глубинах памяти все уже перемешалось, там создается новый миф, и ты являешься его творцом. 

Я слежу за творчеством Елены Мунтян, пишущей под псевдонимом Елена Селестин, практически с самого начала. У меня есть отклик на ее первую книгу «Рыцарь и ангел», где ее тексты как бы аккомпанировали картинам ее мужа-художника Андрея Мунтяна. Я тогда назвала свою рецензию «Феноменология сотворчества», ибо увидела рождения единого пространства, где слово и живопись становились единым целым. Но очень скоро Елена «отъединилась» и стала создавать произведения. В центре которых стоял образ художника. Это мог быть Тициан, Рубенс или Пикассо. Потом она сосредоточилась на рассказах из истории парфюмерии и знаменитых парфюмерах, что, на ее взгляд, ярко отражает дух времени. Наконец все это вместе соединилось в ее последней книге «Русские друзья Шанель», которую я вообще восприняла как замечательный исторический роман из эпохи первой русской эмиграции, но захвативший и время 50-х… Там на первый план, помимо женщины – Габриэль Шанель, известной всему миру как Коко Шанель, изменившая моду ХХ века, способствовавшая появлению новой женщины, высвободившейся из-под власти сковывающего ее движения корсета, – выдвинуты такие фигуры, как Сергей Дягилев, Сергей Лифарь, Вацлав Нижинский. Это все люди, составившие славу русской культуры. И Елена Селестин прекрасно показывает соединение высокого и низкого в выдающихся людях, их служение Аполлону и погружение в частную жизнь.

Открыла я для себя недавно и писательницу Людмилу Осокину, которая предложила читателям замечательный текст-автофикшн «Халупа», в которой соединены автобиографизм и условность его проявления. Это повествование о существовании в пространстве московского андеграунда 70-80-х годов (она была женой подпольного поэта Юрия Влодова), где присутствуют просто невероятные подробности, увиденные острым женским взглядом. И на поверку выходит, что перед нами не рассказ об очень интересном и необычном поэте Влодове, а разрывающий душу текст о попытках девчонки из провинции не погибнуть в московских трущобах, о которых «чистая» публика и не подозревает, о ее жертвенности и самоосуществлении как действующего участника поэтического диалога. Эта писательница виртуозно соединяет очень высокое и самое-самое низменное, работает на невероятном контрасте. Ей удается поместить самое, может быть, отталкивающее и отвратительное в высокий напряженный контекст, возвеличивающий душу. И в итоге объемный образ мира и человека. 

Вы готовили многих китайских аспирантов и стажеров. Какие советы вы бы дали молодым ученым по изучению русской женской литературы?

Не складывать оружия. Бороться за место под солнцем женской литературы, которая завоевывает себе все большее пространство в современном мире. Советовала бы более пристальное внимание уделить советской женской литературе. Жду ученицы из Китая, которая займется творчеством Лидии Сейфуллиной и писательницами 50-60-х годов, которые становились мощной волной «другой» литературы. Очень хочу, чтобы вскрывали пласт за пластом богатейшую русскую женскую литературу, которая во многом подталкивала к грядущим изменениям в литературе и жизни!

Текст: Лю Цзюань

Фото к публикации: Anastasia Aureum artist

Источник: Журнал РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА И ИСКУССТВО. 2024. N 4. С. 148-157.

Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда «женщина-автор: писательские стратегии и практики в эпоху модерна» № 23-28-00348 в ИМЛИ РАН